каждый раз, когда мы говорим об искусстве, мы негласно требуем от слушателя и говорящего достаточного уровня элитарности. элитарность подразумевает закрытость, а закрытость – избранность. якобы есть люди высокой культуры, и они есть те, кто способен распробовать произведение искусства, понять его и породить нечто новое. я нахожу это смешным.
вся "элитарность" сводится к тому, что художник считается невероятным, если его "клякса" продана на аукционе за тысячи долларов; блюдо – изысканным, потому что вы не сможете с первого раза выговорить его название; музыкант – прекрасным, если вы услышали его на закрытом модном показе; одежда – эстетичной, потому что всем виден лейбл.
это иллюзия высокой – моды, культуры, красоты, чего угодно – удачно продавалась и столетия назад, удачно продается и сейчас. увы, моя любовь, нет ничего высоко в том, чтобы носить "дорогую" вещь, просто потому что она дорогая, и все знают об этом. это не делает вас выше. это делает вас смешнее.
художники имеют обычай умирать в бедности. но что отличает художника от всех нищих? что отличает предмет искусства от предмета реальности? вот у меня кухонная раковина. раковина есть быт, и больше ничего. если я вырву её из реальности (или из кухонного гарнитура, если на то пошло) и поставлю в галерее? если я добавлю крови и разбитое зеркало над ней, и назову это "грехи не смываются", станет ли это искусством? конечно. я создаю иллюзию реальности и даю этой иллюзии какое-то значение. я жду, что его прочтут – а как прочтут, это, впрочем, не моя забота. отличие художника от всех прочих в том, что видя умирающие цветы, он, сам умирая, берет кисть и вырывая цветы из реальности, создает свою иллюзию реальности. это игра с зеркалом, и это зеркало волшебное: вы не знаете, увидите ли вы там себя, или того, кого желаете больше всего; отразитесь ли вы в нем вообще?
есть чудесный момент, когда Лилиан (героиня романа "жизнь взаймы" Эриха Марии Ремарка), половину жизни проведя среди войны, другую половину – в пансионе, постепенно умирающая от туберкулеза, развешивает по всей комнате платья. платья, на которые потратила солидную часть наследства. такие платья, которые никогда в жизни не носила.
для тех женщин, что заказывают у портных такие платья каждый месяц, это всего лишь быт. для Лилиан это объект искусства.
"платье – это нечто большее, нежели маскарадный костюм. в новой одежде человек становится иным, хотя сразу это не заметно. тот, кто по-настоящему умеет носить платья, воспринимает что-то от них; как ни странно, платья и люди влияют друг на друга, и это не имеет ничего общего с грубым переодеванием на маскараде. можно приспособиться к одежде и вместе с тем не потерять своей индивидуальности. того, кто понимает это, платья не убивают, как большинство женщин, покупающих себе наряды. как раз наоборот, такого человека платья любят и оберегают. они помогают ему больше, чем любой духовник, чем неверные друзья и даже чем возлюбленный. лилиан все это знала. она знала, что шляпка, которая идет тебе, служит большей моральной опорой, чем целый свод законов. она знала, что в тончайшем вечернем платье, если оно хорошо сидит, нельзя простудиться, зато легко простудиться в том платье, которое раздражает тебя, или же в том, двойник которого ты на этом же вечере видишь на другой женщине; такие вещи казались Лилиан неопровержимыми, как химические формулы. но она знала также, что в моменты тяжелых душевных переживаний платья могут стать либо добрыми друзьями, либо заклятыми врагами; без их помощи женщина чувствует себя совершенно потерянной, зато, когда они помогают ей, как помогают дружеские руки, женщине намного легче в трудный момент. во всем этом нет ни грана пошлости, просто не надо забывать, какое большое значение имеют в жизни мелочи".
Лилиан создает иллюзию жизни – той жизни, которой никогда не жила. она играет в платья, как ребенок, который переодевается то пиратом, то русалкой, то рыцарем, то ведьмой. каждое её платье – это крохотный объект искусства, и она его часть. это крошечная иллюзия жизни.
на самом деле, нет никакой элитарности. есть только способность создавать иллюзии. как смешно, правда?